Место, где появляется и исчезает свет

 Дочитала Олешу "Ни дня без строчки" до части книги. что называется "Москва".
Спасибо, хватит.
Похвалить одних братьев-писателей ни за что, и обругать других с превеликим рвением - даже этим искусством нужно владеть хоть как-то. а не так, как в паузах порсеи восторженных кликов уй щас скажу, скажу как, делает это король метафор Юрий Карлович.
Ну да, хвалим Хемингуэя за негативное отношение к капиталистам и за то, что любовь к рыбной ловле трансформировалась в пролетарский рассказ о бедном пролетарском старике, что поймал большую рыбу.
Хвалим Есенина за золотые кудри и за то, что в пьяном виде бил кого-то туфлей по лицу, ах молодчик какой сразу видно - русский поэт!
Хвалим Чапека за то, что славянин.
Ругаем Бунина за излишнюю красочность и тяжеловесность описаний, да-да еще за буржуазность ностальгических воспоминаний о помещичьем быте.
И вот это, восхитительное "тоска по поводу угасания чувственности"
Учитесь отточенности формулировок! Берешь эдак "Темные аллеи" и хоба - диагноз готов. Потенция у "злого костяного старика Бунина" кончилась, тоскует, вишь, а мы читай.

И эпичное - разнеженные воспоминания короля метафор о диалоге с Грином по поводу великолепного романа-метафоры "Блистающий мир"

Помню характерное в этом отношении мое столкновение с ним. Примерно в 1925 году в одном из наших журналов, выходивших в то время, в «Красной ниве», печатался его роман «Блистающий мир» – о человеке, который мог летать (сам по себе, без помощи машины, как летает птица, причем он не был крылат: обыкновенный человек). Роман вызывал общий интерес – как читателей, так и литераторов. И в самом деле, там были великолепные вещи: например, паническое бегство зрителей из цирка в тот момент, когда герой романа, демонстрируя свое умение летать, вдруг, после нескольких описанных бегом по арене кругов, начинает отделяться от земли и на глазах у всех взлетать… Зрители не выдерживают этого неземного зрелища и бросаются вон из цирка! Или, например, такая краска: покинув цирк, он летит во тьме осенней ночи, и первое его пристанище – окно маяка!

И вот когда я выразил Грину свое восхищение по поводу того, какая поистине превосходная тема для фантастического романа пришла ему в голову (летающий человек!), он почти оскорбился:

– Как это для фантастического романа? Это символический роман, а не фантастический! Это вовсе не человек летает, это парение духа!

 

...привыкла к фотографиям, где он довольно грузен и не молод, но читая автобиографию, конечно отправилась искать его ранние фото.

"С самых ранних лет я одевался во все черное – как настоящие поэты прошлого века, и у меня было смутное ощущение, что я не так уж плох собою. Но я и приблизиться не решался к девушкам, заранее зная, что стану заикаться и краснеть, а проходя мимо, не поворачивал в их сторону головы и делал вид, будто не испытываю никакого интереса, что на самом деле было далеко не так. Каждая из них была для меня загадкой из загадок. Мне бы хотелось сгореть в пламени этого таинственного костра, захлебнуться и утонуть в этом колодце неведомой глубины, но я не отваживался броситься ни в огонь, ни в воду. А поскольку не находилось никого, кто бы меня подтолкнул, то я так и бродил у берегов этого чародейства, не смея даже взглянуть на женщину, а тем более улыбнуться ей."




А в предыдущей главе - история о прекрасной вдове и юном поэте:

"В те дни я неожиданно свел дружбу с одной вдовою, которой мне не забыть; у нее были огромные синие глаза, и в них ни на миг не угасала нежная память о ее недавно погибшем супруге. Тот был молодым романистом, который славился прекрасным сложением. Они были впечатляющей парой: она – синеглазая, с безупречной фигурой и волосами цвета пшеницы; он – роскошный атлет. Романиста прикончил туберкулез, или, как его тогда называли, скоротечная чахотка. Позднее я подумал, что белокурая подруга, эта неутомимая жрица Венеры, тоже вложила свою немалую лепту; что эпоха, не знавшая пенициллина, и это ненасытное золотоволосое существо общими усилиями в несколько месяцев сжили со свету монументального мужа.
Прекрасная вдова не сразу сбросила предо мной свое мрачное облачение – черные и лиловые шелка, в которых она походила на диковинный белоснежный плод в траурной кожуре. Но в один чудесный вечер она сбросила эту кожуру в моей комнате, в глубине прачечной, и теперь у меня в руках и перед глазами был весь, целиком, плод из обжигающего снега. Однако мой естественный порыв чуть было не захлебнулся, когда под моим взглядом она закрыла глаза и воскликнула: «О Роберто, Роберто!», не то вздыхая, не то всхлипывая при этом. (Это было как молитва. Весталка взывала к утраченному богу перед свершением нового обряда.)"



----------------------------
Отрывки из книги "Признаюсь, я жил"

 От рассказов Киплинга хочется петь.
Или кричать, где-нибудь посреди степи, где солнце и ветер )))

Прочитала присланный в рукописи роман. Продолжение романа изданного.
Удивительно это все. Есть в романе сюжет, есть стиль, есть узнаваемый авторский язык и приемы. Есть желание узнать - а что еще будет. Потом - что будет?
Но кроме этого есть еще то, что перечисленное затмевает. Такое после чтения наступает ощущение внутренней тишины (и желание свернуть горы), что приходится себе напоминать - там сюжет вообще-то. Такой, весьма приключенческий. Да? А, вроде, и неважно, ну приключения, отлично, прекрасно. Но что значат любые приключения по сравнению с энергетикой текста, когда она такая вот мощная.
Рельсы не сходятся на горизонте, нам это только кажется. Но то рельсы. А видеть как автор неуклонно сближает внутреннюю глубину и внешнюю канву, сводя в единое острие отменный сюжет и философское наполнение текста, и у него это получается, - невыразимо приятно. Удовольствие. Особенно, когда это происходит в живом времени, прямо сейчас.
Тут еще есть важная лично для меня вещь. Я не заточена под написание исключительно интеллектуальных изысков, не отягощенных сюжетом, ландшафтами, красками мира. Мне подавай максимальное приближение к гармонии. Чтоб и сердцу и голове.
И когда я вижу, что у кого-то это получается, я знаю, что и мне есть к чему стремиться.
Сердце радуется. И голова. 

главу я закончила, написала половину следующей.
Все там вокруг основных инстинктов крутится, ну, так сложились там обстоятельства, я не виновата. Придется писать.
Попробую справиться.

Читаю же сейчас Лескова. "Кадетский корпус".
Удивительное, конечно, дело, но так есть и это навсегда - стоило взять чтение на русском языке, не переводное, да еще такого мощного автора как Лесков, из первой обоймы, и свой текст тут же перестал буксовать и двинулся.
Литературные витамины. Где кадеты, а где Африка. Но вот поди ж ты.

Счастье пишущего, что есть такие кислородные маски, окна, билеты во вселенную - настоящие большие книги.