Из сна

 Невысокая женщина, молодая, с короткой стрижкой, рассказывая что-то, рвет на длинные полоски кусок ткани размером с носовой платок. Когда мы с ней выходим в парк, я вижу на деревьях и среди палой листвы на газонах шляпки грибов размером с тарелку, по поверхности веснушками отстает сыроватая коричневая кожица. Грибы похожи на съедобные, но уж больно велики и я решаю не приставать к ним, пусть живут в этом парке, где деревья с серой хвоей уходят вверх так далеко, что голоса под ними звучат гулко. Они слишком большие - эти грибы. Я повторяю это про себя и одновременно думаю, что надо, наверное, не о грибах, что это я - о грибах. Наверное, никто из сидящих в коричневом полусвете хвойного леса, а тут группками и парами сидят люди, разговаривают тихо - никто из них не волнуется о размере грибов. И это меня успокаивает. Я такая же, как все они, вот захочу и ни о каких грибах думать не буду...
А передо мной валуны, округлые, с приставшей к влажным круглым спинам хвоей и листиками, вытолкнулись из земли, выше, чем по пояс мне стоящей. Я протягиваю руку и кладу на почти живую поверхность. И с внутренним смехом понимаю - они. Это тоже грибы, в десятки раз большие и вид у них однозначно съедобный. Но вокруг люди. И моя подруга, помахивающая пучком тряпочных полосок. Им нет дела.
Мне стыдно за мой интерес. Я думаю, о том, какой чудесный нож остался в нашем номере в гостинице и как я вырезала бы им кусок размером с хороший торт. И он наверняка - вку-у-усный! Если пожарить...
Подруга хмурится и говорит что-то, пресекая мои попытки и намерения. Ах так!
- Тогда я покупаю шоколад!
Она протягивает мне полоски - во сне это деньги. Такие вот длинные, неприглядные.
Я выбираю шоколадину за стеклом киоска на перекрестке и отсчитываю мягкие деньги. Их кажется так много в кулаке, но отдав 148 полосок, я вижу - остается одна. И мне ужасно неудобно, что на шоколадку ушли все "кровно располосованные" подружкой деньги...

(дальше писать не буду, там вообще сплошная психиатрия)

Гений места с Петром Вайлем

Джек Лондон и Сан-Франциско.
Лондон умер в сорок лет. Написал более двадцати романов и около двухсот рассказов. И множество другого по мелочи.
Я подумала, - некоторые писатели живут столько, чтобы успеть написать свои главные книги и гору второстепенных, но не столько, чтобы успеть избавиться от написанного хлама. Конечно, не бегать по книжным магазинам и библиотекам, изымая и сжигая (идеальный вариант), но хотя бы отказаться в собственной душе.
А так нам-читателям оставлено и одно и другое. Наверное, чтобы мы-читатели умели трудиться умом, самостоятельно намывая золотой песок.
Осознание собственных писательских неудач (настоящих неудач) нужно в большей степени самому писателю, нежели читателям, я полагаю.

....
 А может, если не умер бы социалист, владелец огромного поместья, в котором он строил роскошный дом в 26 комнат, то утопил бы нас в заказных романах, призванных оплатить еще одну постройку и еще земли прикупить, да яхту бы еще...
))) 

Захотелось...

 Иссам-гэссень

- Иссам-гэссень! - кричит она и шлепает мокрым полотенцем по спине кота, что забрался на стол - к жареной рыбе. Смеется, показывая мелкие зубы - сбоку три золотых коронки.
- А-ахх, иссам! - доносится со двора, и он знает, приехала внучка и, может быть, останется ночевать. Мама отпустила, такое нечасто.
Значит, через час будут пирожки с шелковицей и ему открыта бутылка домашнего вина. Он порасспросит беленькую, в него, девочку о пятерках и четверках и задремлет у телевизора. А она, крепко взяв внучку за руку, пойдет к соседке через двор. Пирожков прихватит с собой, чтоб той некуда было деться, а только кивать и восхищаться талантами ребенка.
Потом разговор за открытым окном будет мешаться с голосом диктора. И, прерывая скороговорку ее на русском привычном - так, что и слушать не надо, в спящие уши его снова, грозно:
- Иссам-гэссень! - чтоб девочка не убегала за кусты сирени или на улицу, чего доброго. Машины там. А ребенку - седьмой только пошел.
Он подхватит сползающую газету и прослушает прогноз погоды перед тем, как снова - в дремоту. Но не заснешь, свет тянет за ресницы, заглядывает. Жена, перекрывая большим телом нахальную лампочку, легко пройдет туда-сюда, и снова, сквозь сон не сосчитаешь. Бормоча, понесет охапкой в маленькую комнату пуховое одеяло, свежайший пододеяльник и любимую внучкину подушку с ушками, как у медведя. Бу-бу-бу - заговорят на два голоса там, где старые ходики тычут двумя пальцами стенку - как дырку не продолбили за столько лет?
( Read more... )



Елена Блонди, 20 ноября 2007г